ЛИЦЕНЗИЯ НА ЮМОР (вместо предисловия) «Времена не выбирают, В них живут и умирают». А.Кушнер Советская газетная пресса в пору моей молодости не отличалась особым разнообразием из-за жесткой идеологической цензуры. Зато процветал не подвластный цензуре устный фольклор антисоветских анекдотов. Киоскер «Союзпечати» отвечает покупателю газет: «Известий» нет, «Правда» отсутствует, «Советская Россия» продана, остался лишь «Гудок» и «Труд» за две копейки». Мы пытались восполнить пробелы в информационной блокаде через заглушаемые западные «радиоголоса», а более наивные через советскую «Moskow News» и орган английской компартии «Morning Star». Но основным источником информации, нравилось кому-то это или нет, все же оставалась родная советская пресса. Что же печатали в газетах? На первых страницах читатели обычно могли ознакомиться с решениями пленумов Политбюро, призывами ЦК КПСС к майским и ноябрьским праздникам, убедиться в единстве и нерушимости блока коммунистов и беспартийных в период «выборов», прочитать сообщения о визитах лидеров зарубежных компартий, полетах в космос и смерти членов того же самого Политбюро. В анекдоте тех лет еврей наблюдает за пышной похоронной процессией и спрашивает: «Кого хоронят?» Ему отвечают: «Члена политбюро». «И сколько стоят эти похороны?». «Один миллион рублей». «Дали бы мне эти деньги, я бы на них все политбюро похоронил». Когда престарелые члены Политбюро стали умирать слишком часто, то в анекдотах зазвучала тема приобретения абонементов на эти мероприятия. Подобные анекдоты, как говорили тогда, «тянули» лет на десять. Ну, а в официальной прессе в периоды очередных съездов КПСС все страницы газет заполнялись докладами делегатов. Была даже такая детская «страшилка»: «Съест Кпсс, съест Кпсс!» Армянское радио спрашивали: «Можно ли завернуть слона в газету?» «Можно, если в ней напечатан доклад Никиты Сергеевича Хрущева на съезде партии». Обычно же газеты выходили объемом в 4 страницы, реже в 6 страниц. Вторая страница посвящалась победам Страны Советов, уверенной и могучей трудовой поступи, чувству глубокого удовлетворения и беззаветной любви советских людей к родной… И далее по тексту в том же духе. Короче говоря, нет места для депрессии! Все замечательно. Каждую весну засевали все больше и больше гектаров колхозных полей, и каждую осень шла всенародная (с привлечением школьников, студентов, армии и интеллигенции) борьба за урожай. При этом продукты все же оставались в дефиците, так что приходилось принимать продовольственную программу КПСС. Внизу этой же третьей страницы сообщалось об отщепенцах и отдельных недостатках на фоне общего процветания. Так что если в «подвале» и позволялась критика, то жертвы для нее все же спускались «сверху». Третья (зарубежная) страница обычно отводилась противопоставлению успешного развития стран «дружественного нам» социалистического блока с их неуклонным продвижением вперед к победе коммунизма враждебным странам капитала с их загниванием, экономическим и моральным разложением, безработицей и угнетением негров. Уделялось особое внимание борьбе колоний и стран Азии и Африки за независимость и верный (с нашей точки зрения и с нашей помощью) путь развития. Анекдоты устного фольклора дополняли официальную картину: «В газетах часто печатают, что негры в Африке недоедают. Не могли бы вы посылать нам то, что они не доедают». Четвертая страница газет (если не было съездов) заполнялась сообщениями о наших спортивных достижениях, фельетонами, кроссвордами, уголками юмора, прогнозом погоды и курсом иностранных валют, где доллар официально стоил 64 копейки (на черном рынке его покупали из-под полы за 4 рубля). Впрочем, иметь иностранную валюту без разрешения было строго запрещено законом. Завершаю это краткое эссе о советских газетах словами из интермедии Аркадия Райкина: «Фельетона нет, кроссворда нет, читать нечего». В принципе, жесткой цензуре, как идеологической, так и нравственной, подвергались содержание и стиль любых газетных публикаций. Легкое «потепление» времен Хрущева и его зятя Аджубея – редактора «Известий» (и тут народ не утерпел: «не имей сто рублей, а женись, как Аджубей») быстро сменилось закручиванием гаек и строгими циркулярными рамками. Лагерный принцип: шаг в сторону – расстрел. Но все-таки в том же уголке юмора можно было позволить себе некоторые вольности (со скидкой на безобидную комичность). В середине 60-х годов самой популярной газетой у советской интеллигенции (на смену «Комсомолке» и «Известиям») становится выходящая по средам «Литературная газета». «ЛГ» выходит на шестнадцати страницах, на нее можно подписаться. Конечно, цензура и в ней не может быть обойдена, но привлекает внимание отсутствие привычной казенности, хороший русский язык, литературные эссе, новости культурной жизни. И главное: ведущее место начинает занимать 16 страница под названием «Клуб 12 стульев». Именно с последней страницы мы начинали просматривать многостраничный еженедельник, где печатались уже известные и молодые сатирики (так было принято называть юмористов в советское время). Вырабатывается стиль полунамеков, ироничной прозы и поэзии, игры слов, чтения между строк. Авторы «Клуба 12 стульев», точно так же, как их предшественники Ильф и Петров, показывают нам всю комичность и абсурдность нашей жизни. И вершиной этого становится коротенькая еженедельная внутристраничная стенгазета из нескольких фраз «Рога и копыта». То, о чем нельзя написать в открытой печати, она подает читателю в духе иронии, иносказания и абсурда. Абсурд, как ни странно, тоже имеет свою логику, заставляя мозговые извилины серого вещества находить подтекст, ассоциации, смысловые параллели. Конечно, и здесь сохраняется жесткий запрет на идеологические отклонения, но смех позволяет расширить рамки невозможного, отвлечь человека от официоза постоянного лицемерия и ханжества, от невыносимой тупости казарменного устава, чтобы лишний раз улыбнуться такой до боли знакомой абсурдности бытия. Как защитный выхлопной клапан для накопившегося внутреннего протеста. Конечно, это далеко не диссидентство. Нельзя так упрощенно представлять задачи этого уголка юмора. В нем не было политики. Здесь никто открыто не пытался выступать против идеологии, речь шла лишь о тех бесчисленных частностях, которые так портили общую картину «всеобщего благоденствия». Так и вспоминаешь Салтыкова – Щедрина времен царизма. И ведь не запрещали почему-то тогда, как в советские времена! Тем более что Щедрин сам был цензором. А в «Литературке» - ирония, абсурд, подтекст, пародия на советские штампы, иносказание. Тем более что иносказание, к счастью, всегда остается «для тех, кто понимает» (слова Булата Окуджавы) иносказанием. И клапан для критически мыслящей прослойки срабатывает. Думаю, что это учитывали отнюдь не глупые органы госбезопасности, охраняющие незыблемость главных идеологических ценностей. В какой-то мере им это удавалось. Аркадий Райкин и Михаил Жванецкий тех лет, КВН («домаслюковского» периода), спектакли БДТ, Таганки и Современника, «Литературная газета» – яркий пример подобной лицензии на юмор. К тому же цензура была не только идеологической, но и нравственной, что избавляло юмор тех лет от столь распространенных сейчас шуток «ниже пояса» либо низкопробного фарса. Нынче смех, вырвавшись из-под запретов, сменил ориентиры. Так что если он иногда и воздействует на наши серые клеточки, то в основном своей сексуальной двусмысленностью. Не могу сказать, что я большой любитель такого жанра, как абсурд. Конечно, если он представлен в виде абстрактных «английских» анекдотов, то здесь юмор общепонятен. «Летят два крокодила. Один говорит другому: «Представляешь, третий день летим и все среда». И не надо ничего объяснять, если у вас нет проблем с чувством юмора. Если же абсурд основан на конкретных ассоциациях, то наше серое вещество не всегда может справиться с нахождением логических параллелей и приходиться относиться к этому жанру, как к чистому искусству, что не всегда представляет интерес. Если же абсурд – это окружающая нас действительность, что происходит довольно часто, то после ряда бессмысленных трепыханий в поисках здравого смысла начинаешь понимать, что спасение приходит именно с чувством на ту самую буковку «ю». Если это уместно и не бестактно по ряду независимых от нас причин. Я стал собирать 16-е страницы «ЛГ» с конца 60-х годов вплоть до середины 70-х, как раз в то время, когда послесталинская оттепель сменилась политикой кнута и пряника. Уже тогда закрыли КВН на телевидении, клали на полку фильмы, запрещали спектакли, подвергали опале писателей и поэтов. Однако «пряник» 16-й страницы «Литературной газеты» с его «Клубом 12 стульев» продолжал существовать. Прекратил же я подписываться на «ЛГ», когда почувствовал, что ножницы идеологии стали слишком тщательно выстригать и этот оазис советской интеллигенции. Но пожелтевшие страницы хранил в своем архиве. По прошествии длительного времени (смена двух поколений) я решил представить часть этого собрания, чтобы познакомить молодежь с забытыми страницами прошлого. Известно, что «новое – это хорошо забытое старое», а многое из прошлого нынче снова возвращается. Я не столько пытаюсь осудить мое время, сколько констатировать мое тогдашнее к нему отношение. Моим же сверстникам я хочу напомнить их молодость. Ибо воспоминание о молодых годах, говорю это вам как врач, иногда целительно.